Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 117

Сидя на боевом коне вожака в самом центре перевала, они еще вкушали близость друг друга, мимо них одинокой колонной по дороге спускались и поднимались в гору демоны, приветственными возгласами их встречали лучники Данноттара, и пока никто из каледонцев не знал, что краткие эти мгновения передышки дарованы погибшими в лесной чаще собратьями, вставшими на пути карателей.

Но о подвиге своих солдат, о времени, выигранном ими во спасение стаи, знал молчаливый, потемневший лицом от скорби вожак. Выслушивая объяснения Далласа и слезливое повествование рыжей смертной, он всматривался в кромку леса, и ветер сквозь пространство изредка доносил до него одинокие возгласы погибающих в лесу собратьев. Скоро и они стихли, поглощённые рёвом наступающих на Данноттар карателей. Фиен готов был поклясться, что видит горящие злобой глаза тварей сквозь зелень листвы.

Дарованное погибшими время не было потрачено впустую, и в тот момент, как чёрная армия появилась на одном конце плоскогорья, на другом данноттарские демоны покинули его. Последними уходил вожак в сопровождении Кайонаодха, Далласа и Молоха. Пешими они преодолевали орошённое кровью, усеянное телами павших, израненное тысячами стрел и сотнями мечей поле с той поспешностью, с какой только могли. Молох отставал от собратьев, ибо, разозлённый на беглую рабыню, тем не менее не бросил и не убил её. Обвив его шею руками, окольцевав ногами мужской торс, женщина, будто приклеенная, повисла на спине своего господина, крепко зажмурив глаза и прижимаясь к его телу щекой. Иногда она поглядывала назад и, замечая, что каратели нагоняют варваров, умоляла Молоха:

— Миленький… родненький мой, господин мой, скорее.

— Брось её, — предлагал собрату Кайонаодх. — Она падшая. Шлюха. На ней пробы ставить негде. На кой чёрт из-за суки подыхать?

Молох отмалчивался, но упорно нёс свою ношу.

— Оставь его! — рыкнул вожак, перескакивая сразу через нескольких убитых саксонцев, кучностью тел преградивших дорогу к отступлению. — У мужика должна быть баба, чтобы ждала. Если Молох выбрал эту, так тому и быть.

Они дотянули до опустевшего перевала, мёртвые отпустили живых, когда бешеной стаей несущиеся им вслед каратели, физически преобладая в скорости, лавиной заполонили плоскогорье, наступая бегущим на пятки. На стенах Данноттара повисла глубокая тишина. Затаив дыхание, все как один, включая двух эльфов, следили за чудовищной погоней, развернувшейся на их глазах, и никто не подозревал, что в эти минуты в стенах башни разыгралась еще одна трагедия.

Он вошёл в открытые ворота цитадели самым первым, под два сигнала данноттарского горна. О их значении он не знал, да и не видел смысла спрашивать, но демоны были им обрадованы. По этому скоротечному ликованию палач понял, его мать благополучно разрешилась. Он прислушался к себе. Чувствует ли он что-либо? Кажется, нет. В душе темно и тихо, как на дне глубокого, чёрного озера, только сердце ровным, спокойным тактом сопровождает уверенные шаги.

Квинт вошёл в центральное здание. Обычно многолюдный зал сегодня был пуст. Челяди не видно, так же, как и пиктских дикарей. Схоронились, и правильно сделали, ибо человеку не место там, где огненные тёмные истребляют себе подобных. Он поднялся по лестнице, прошёл по коридору и, зайдя в свои покои, не обратив внимание на молодую прислужницу, стал сбрасывать с себя окровавленные одежды. Обнажённый, греховно красивый Квинт прошёл через палату и встал в наполненную водой большую бадью. Пока дуреха, заливаясь маковым цветом, смывала с него следы прошедшего сражения, а затем, обтирая мужские мускулистые ноги, присела как раз лицом напротив чресел, демэльф успел возбудиться.

— Нагнись над сундуком и подыми подол, — потребовал господин с той обыденностью, словно требует принести ему чарку эля.

Возражать она не смела. Да и хотела ли? Ни жива-ни мертва, на негнущихся ногах девица подошла к сундуку и, смущённо задрав юбку, выполнила требование господина, оголив ноги и ягодицы. Она громко вскрикнула, когда тугой член грубо вонзился в плоть, но вскоре, тихо постанывая, полностью предоставила себя для услаждения сына вожака клана.

Пользуя смертную, Квинт не чувствовал удовольствия от того, что делает. По правде сказать, он забыл, что это, с тех пор как в последний раз брал Алексу. Трахал сук потому, что в том была физиологическая мужская потребность, не более. Сношаясь со служанкой, демэльф цинично думал о том, что ему предстоит, и излившись в неё, прогнал девку, швырнув ей пару монет. Через минуту он уже не помнил ни её лица, ни запаха тела.

Палач достал и облачился в римскую тунику, подпоясался армейским ремнём и одёрнул кольчугу конника римского легиона. Давно он не брал в руки этих доспехов, ставших нынче для палача одним из атрибутов воина-землянина, противостоящего пришлым из мрака.

Он подошёл к окну и воззрился на плоскогорье, по которому стремительно приближались к крепости полчища карателей. Взгляд уловил впереди бегущих варваров. Отчего-то Квинт не сомневался, что один из них — его отец. И он искренне надеялся, что Мактавеш сгинет сегодня в бездне вместе со своим войском, ибо нет места проклятым демонам на человеческой земле, и нет прощения в сердце демэльфа отцу, отнявшему то, что у Квинта было — мать, собственную стаю, Килхурн, Алексу, и навязавшему иную жизнь. Но угрызения совести, как бы ни отворачивался Мактавеш-младший от себя, как бы ни стремился забыть о том, что отец спас его сегодня, не давали ему покоя. Он ощущал себя подлецом.

Квинт отвернулся от окна и, положа руки на талию, тяжко вздохнул, опустив голову:

— Ты здесь, Владыка?

— Да, мальчик мой.

— Мальчик? — обращение вызвало скупую улыбку на губах демэльфа. — Странно слышать подобное от другого, когда собственная мать ко мне так никогда не обращалась.

— Твоя мать забыла, кто она есть и где её место. Однако, если ты сомневаешься в том, что собрался делать…

— Не зли меня, Владыка! Сомневался бы, был сейчас там, — сказал, как отрезал палач, и Дарен поразился, сколь похож Квинт решимостью своей на опального полководца армии тёмных. — Я ещё раз хочу слышать гарантии, что твои душегубы уйдут и не тронут планету людей, когда со стаей будет покончено.

— Ты мне не веришь?

— Ты — отец Алексы. Не верить не могу, но желаю убедиться, что не ослышался.

— Хорошо. Как только твоя мать согласится вернуться в мир тёмных и добровольно перейдёт портал, армия карателей последует за ней.

— Добровольным это не назовёшь, — возразил Квинт, натягивая сапоги.

— Считай, ты ей поможешь принять это решение.

Отрок Вэриан находился в господских покоях с тех пор, как сообщил старейшине Кайару, что госпожа родила дочь. Стоя у оконного проёма, почти не мигая, мальчишка смотрел на происходящее по ту сторону крепостной стены.

— Они ведь спасутся? — говоря о вожде и старейшинах, Вэриан машинально схватился за локоть побледневшей Гретхен, не выпускающей из вида собственного мужа. В безмерной тревоге за Далласа она не почувствовала, как сильно прижала к себе крохотную малютку, мирно сопящую на её руках. Младенец недовольно пошевелился и издал жалобный писк, заставляя обратить на себя внимание.

— Тсс… кроха, всё хорошо, — покачивая новорождённую господскую дочь, Гретхен отошла от окна, не в силах больше безучастно смотреть, как муж рискует собственной жизнью. Она рассеянно огляделась, пытаясь хоть чем-то себя занять, и пошла к ложу, на котором почивала измученная родами госпожа Лайнеф. По дороге женщина случайно задела надутый до шарообразного состояния бычий пузырь, обтянутый сверху кожей — диковинную игрушку для мальчишеских забав, смастерённую недавно сыном вожака и называемую мячом. Предмет закатился под кровать, и женщина обратилась к парнишке:

— Что там?

— Всё тоже.

— А господин Даллас?

— Бегёт…

— Не бегёт, дурачок, а бежит, — нервно всхлипнув, поправила она паренька. — Всё, отойди от окна! Нечего там торчать. Достань-ка свой мяч, да убери куда подальше. Не хватало еще мне растянуться на нём.