Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 66

— Ты льстишь мне, братец, — слова против воли вылились из неё дерзким сарказмом.

— Отчего же? Нисколько. Ты стала идеально мне подходить, и под моим контролем из тебя получится неплохая королева. Интересно, как скоро ты понесёшь от меня? Хотя, рановато, ибо всё-таки… — разочарованно вздохнул одноглазый, прикладывая палец к губам, — не безупречна.

Иллиам нахмурилась, подозревая, что речь идёт о её браке. В груди что-то болезненно сжалось и будто захныкало. «Не смей, ублюдок! Ты получил всё, что хотел, но этого не смей касаться!» — едва не выкрикнула она. Эльфийка медленно села, подтянула к груди ноги и машинально потянулась за отсутствующей поблизости одеждой, будто та могла сделать Иллиам неуязвимой для чудовища в образе её братца.

Однако, масштаб мышления философа был куда глобальней, но, быть может, он намеренно избегал разговоров о Кемпбелле?

— Моя блудливая сестрёнка, в последние годы я весьма внимательно следил за тобой. Я сделал печальный вывод, что в тебе остался серьёзный изъян. Привязанность — уродливое чувство, недуг, с которым ты никак не желаешь расстаться, но для будущей королевы воскресшего Морнаоса он не допустим. Семья, стая, племя — всё это не более, чем высокопарные слова, — философ брезгливо махнул рукой, будто речь шла о чём-то недостойном. — В отличие от тебя, мне хватило ума понять, что семья — это никчёмный, гниющий придаток, уязвимость и не что иное, как досадная обуза, потому я избавил нас с тобой от этой ноши и думал, что ты оценишь мой тебе дар.

Заметив, что новость не произвела на Иллиам впечатления, Кирвонт неопределённо скривился. Медленно потирая подушечки пальцев свободной руки, он сделал глоток вина и продолжил:

— А что сделала ты?! Обладая большими правами на империю, чем падшая выскочка, ты из привязанности как служанка прислуживала ей и её грязному выродку. Скажи мне, сестрица, что стало причиной твоего появления в моей обители — порочная дочь Валагунда, её ублюдочный бастард или, быть может, обида на высокомерного эльфа, не оценившего тебя по достоинству? Неужели ты настолько глупа, чтобы понять, ты так и останешься не более, чем дорогой шлюхой, пока не переступишь через симпатии к недостойным? Власть — вот единственная ценность, заслуживающая какой-либо жертвенности.

Иллиам прикрыла глаза, опасаясь, что Кирвонт прочтёт в них всю глубину её к нему презрения. Она чувствовала, что губы отказываются ей повиноваться, норовя мимикой выдать её отвращение. Кирвонт Доум-Зартрисс, которого юной девушкой она боялась до предобморочного состояния, вздрагивала и пряталась каждый раз, когда в их родовом замке слышала его шаги, ненавидела и кому желала смерти, был настоящим моральным уродом с колоссально завышенным эго и настолько извращёнными принципами, что они граничили с полнейшей беспринципностью. Как она могла питать к нему панический ужас — негативное, но такое сильное чувство, когда он столь убог, что впору сочувствовать?!

Нет. Какое сочувствие? О чём это она? Ведь он как никто иной опасен. Это сидящее перед ней полное самолюбования существо — самое страшное порождение зла. Не саксонских варваров или тёмных эльфов нужно опасаться, не огненных демонов или безбашенных карателей, не могущественных тёмных магов и даже не строгих сторожей времени, которых вот уже тысячи лет никто не видел, и о которых было принято молчать. Не их, а это мёртвое существо, ибо оно не знает ненависти и любви, не приемлет доброты и злости, не способно на сопереживание и негодование. Возбуждение, апатия, восторг, испуг, робость, зависть… чувства неведомы ему. Все его действия благословлены одним разрушительным идолом, таким же пустотелым, как сам Кирвонт — равнодушием.

Иллиам нестерпимо захотелось как можно скорее закончить то, за чем пришла, и немедленно покинуть мрачное подземелье. Навевая неприятные ассоциации с рудниками империи, тёмные туннели казались ей зловещими. А круглый, освещённый огнями чертог, в котором она находилась, уставленный кинжалообразными колоннами, вонзающимися в каменные плиты, окольцованный искусственно сотворённым каналом, заполненным бурой водой, походившей на человеческую кровь, источал мощную ауру древней магии.

— Ты слишком запоздал с советами, Кирвонт, — пересилив неприязнь к одноглазому, Cаm Veryа заставила себя улыбнуться. — Но ты же видишь, я осознала собственное заблуждение. Ты позвал меня, и я добровольно принесла Miriоn ist, потребовал доказательств верности, и я отдала тебе своё тело. Открой портал, и давай вернёмся в наш мир. Здесь меня больше ничего не держит.

«Определённо, сегодня день моего триумфа, — ликовал философ. Он находился в великолепном расположении духа, ибо убедился, что как знаток чужих душ идеально сыграл на эмоциях действующих лиц. — Остался, правда, маленький пустячок, который вот-вот должен решиться. Надеюсь, ничтожному смертному хватило смелости отомстить мне за брата, иначе я зря сохранил ему жизнь. Ага… — расслышал он отдалённый грохот где-то в недрах туннелей. — Выходит, хватило».

Иллиам тоже его расслышала:

— Что это?

— Терпение, моя дорогая. К нам идёт гость. Его-то я и жду, — он довольно потёр ладони и потребовал: — Станцуй для меня!

— Но… — Иллиам хотелось знать, кого ждёт Кирвонт, но настойчивая его просьба обескуражила её. Меньше всего Cаm Veryа была настроена сейчас танцевать. — Боюсь, из меня в данный момент выйдет разве что пародия на танцовщицу.

— Танцуй! Я приказываю!

Стыда не было. Смущения? Иллиам прислушалась к себе. Нет, ей больше не нужна одежда. Она знала, что и теперь необычайно хороша, а красота — её защитные доспехи, разве что саднящие раны беспокоили и немного сковывали движения. Страх? Он полностью отпустил Иллиам после того, как ей стала очевидна вся ущербность мировоззрения Кирвонта. Cаm Veryа даже ненавидеть его перестала — придя за его жизнью, в обмен она дарует ему смерть, как до того — Крофорду и иным отбросам, не стоящим того, чтобы хоть кто-то вспоминал о них. Обретя привычное хладнокровие, обворожительная, но неумолимо безжалостная красавица погрузилась в танец, выжидая, когда придёт назначенный час.

Движения её были плавными и совершенными. Изящными волнами руки ласкали воздух, чувственными касаниями гладили волосы, плечи, бедра, томно вздымающуюся грудь. Стройные, высокие ноги с лёгкостью порхали над холодными каменными плитами. Казалось, совершенная танцовщица сейчас воспарит и исчезнет, как пленительная и безумно желанная богиня любви.

Иллиам безукоризненно владела искусством обольщения. Она могла преподать себя в самом выгодном свете, владела целым арсеналом обворожительных уловок, чтобы возбудить мужскую страсть. Как никому иному, ей с лёгкостью давались витиеватое жеманство, откровенный флирт, тонкая лесть, горящие лукавством зажигательные взгляды, сексуально томные вздохи, многообещающие, дерзновенные улыбки, и тут же, будто невзначай, невинное пожатие оголённым плечиком вкупе со стыдливым покусыванием губ. Неподражаемая, она мгновенно чувствовала и моментально преображалась в образ той, кого хочет видеть в ней мужчина — скромную недотрогу, яркую шлюху, роковую, гордую красотку, к ногам которой готовы пасть короли. Иллиам могла быть любой, и даже в танце, но этот был её маленьким таинством, сотворённым только для одного зрителя — для мужа. Сейчас же Cаm Veryа безжалостно вырывала, выгрызала и отторгала его из себя, как глубоко вонзившийся в тело инородный предмет. Она запрещала себе думать, иначе было больно. Значительно больнее того, что сотворил с ней извращенец брат.

— Великолепно! — лениво захлопал в ладоши одноглазый и, пальцем поманив эльфийку, указал ей на свои голые колени. — Присядь, моя блудливая сестра. Ты великолепно танцевала, но довольно, — он привлёк к себе Иллиам, смял в руке белую грудь и приник к губам, засовывая ей в рот свой язык. Грубый поцелуй в женщине не вызвал ничего, кроме омерзения, и тем не менее, она со стоном его приняла, успешно сыграв одну из тысяч своих ролей. Отстранившись, Кирвонт опустил руку и вдруг обернулся влево: