Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 69

Вся она со всей своей стервозностью, колкостью, напускным равнодушием и презренным отношением к принадлежащему сильному полу миру стали мужчине понятны. Это была защитная реакция. Ей стало глубоко безразлично, что о ней думают другие. Она не старалась никому угодить, не стремилась нравится — женщина вырвалась из своего кошмара, выстояла, не сломалась, за то уважала себя. Более того, ей не остались чужды такие понятия, как верность и дружба, ибо Алистар был глубоко убеждён, что Иллиам что-то испытывала к Валагунду и безмерно привязана к Лайнеф. Советнику оставалось лишь надеяться, что она найдет в своей душе и для него место, так как он уже твёрдо знал, что не отпустит эту женщину.

— Осторожно! — предостерегающим криком он выдал своё присутствие, заметив, как во время очередного нападения воительницы из каблука сапога эльфа острым жалом внезапно выскочил стальной клинок потайного ножа. Кемпбелл рванул вперед, с ужасом замечая, что остриё во всю длину вонзилось в бедро Cаm Veryа. Та не отпрянула назад — кинула разъярённый взгляд в сторону бегущего к ней Алистара и вдруг со звериным рыком вывернула руку Кирвонту, выбивая из неё эльфийский клинок. Последовал звук ломающейся кости, после чего иступлённая тигрица быстрыми уколами пальцев надавила на определённые точки на теле философа, уже походившем на кровавое месиво, и тот, как подкошенный, рухнул на пол.

Его сапог потянул за собой эльфийку, но с остервенелой улыбкой та выдернула из бедра нож и, оседлав парализованного философа, вцепилась ему в волосы, задрав голову кверху:

— Ну что, братец, тебе понравилось, как я тебя ублажила? — надрывный громкий хохот обнажённой, истекающей и перепачканной кровью Cаm Veryа истерикой разнёсся над чертогом. Приблизившегося советника от него бросило в дрожь.

«Она больше не контролирует себя!» — осознал он.

— Иллиам? — тихо позвал он её и протянул к жене руку. — Илли, милая, иди ко мне. Всё закончилось. Ты победила своих призраков.

Она вскинулась на него отсутствующим взглядом, будто не понимала, кто перед ней. Потом пришло осмысление, горечь, тоска, грусть и, наконец, вызов:

— Не прикасайся ко мне — я слишком грязная.

Алистар сразу понял, о какой грязи идёт речь:

— Илли, ты не грязная.

Он бережно поднял её с лежащего тела и притянул к себе. Отчаянно опасаясь, что белокурая жрица-воительница воспротивится ему, каждое своё движение, каждый шаг к сближению Алистар вымерял и старался сделать ненавязчивым. Взяв в обе ладони перепачканное кровью лицо, неотрывно удерживая взгляд голубых, почти удивлённых, но, как ему виделось, наполненных затаённой надеждой глаз, он признался:

— Ты не можешь быть грязной, Иллиам Кемпбелл, потому что ты глубоко любима… мной.

Она долго молчала прежде, чем прошептать:

— Докажи.

Алистар улыбнулся.

Они вместе погрузили недвижимое тело Кирвонта в лодку, вместе положили в неё священную книгу эльфийских королей Miriоn ist, отвязали верёвку и вместе наблюдали, как челнок скрылся в портале. Арка вспыхнула ярко-белым светом и погасла, подземная река успокоилась, тьма вновь воцарилась в этой части огромного чертога.

— Ты будешь сожалеть об этом, — тихо вздохнула Иллиам.

— Нет, госпожа Кемпбелл. Единственное, о чём я сожалею, что слишком поздно женился на тебе, — после чего деловито добавил: — Нужно перевязать твою рану. Ты потеряла много крови.

— Я хочу отмыться от… чужой, — она не хотела произносить имени того, чья кровь, пот и следы от насилия всю жизнь заставляли её чувствовать себя грязной.

Мутная вода таинственной реки жрецов обожгла израненную плоть женщины холодом, но этот холод лишь радовал её. Иллиам остервенело натирала тело, когда Алистар поддерживал её и весьма неуклюже помогал. Впервые невозмутимый эльф робел и чувствовал неловкость, которая нервозностью и подозрением в неискренности передалась и его жене.

— Уйди! Ничего не выйдет, — в её голосе завибрировали нотки отчаяния. — Я чувствую, что омерзительна тебе. Ты никогда не сможешь этого забыть. Всё, что произошло со мной до тебя и здесь сегодня, будет неотступно угнетать твоё мужское эго, а тем мучить меня. Каждый из нас в одиночку будет об этом думать и заново переживать, пока чувства не атрофируется безразличием, и мы, опротивев друг другу, в итоге не разбежимся. Ты уже брезгуешь касаться меня.

— Ты в этом так уверена, Cаm Veryа?

— Да.

— Что ж, госпожа Кемпбелл… — она видела, как желваки гнева заходили на его гладко выбритых скулах. — Пеняйте на себя! И даже не смей сопротивляться, Илли! — он погрозил ей пальцем, подхватил на руки, вышел из воды и уложил на пол, после чего стал снимать с себя сапоги и штаны.

— Что?.. Что ты задумал, Кемпбелл?

— Помолчи, дорогая. Ты безумно красива, когда молчишь.

«Тут, конечно, не ложе, — в который уже раз вспомнил Алистар совет Фиена, — но боюсь, друг мой, ты как никогда прав».

Он больше не боялся задеть её чувств — любил так, как считал нужным. Её пассивное сопротивление, её возмущение и стоны больше не тревожили его, ибо чувствовал всем сердцем, что несдерживаемая его страсть — самое лучшее доказательство его любви к Иллиам.

Когда же, после нескольких часов пребывания в подземелье, на руках вынес беспробудно спящую жену на дневной свет, лицом к лицу столкнулся к Фиеном Мактавешем и его молодой копией — Квинтом Гейденом.

Тяжёлым взглядом вождь долго взирал на своего советника, но — чёрт возьми! — он видел Кемпбелла насквозь. Молча кивнув ему, демон велел Фидаху привести коня Алистара.

— Возвращаемся в Килхурн, — это всё, что озвучил вожак.

Глава 20. КЕЗОН

Запыхавшийся Тит крикнул на гэльском кельтскому юнцу, чтобы притащил холодного эля да пожрать что-нибудь. Пару дней назад, с тех пор, как умерла ведьма Алекса, госпоже командору приспичило появиться на стройке века и, разумеется, она нашла к чему придраться. Вот тут-то и началась самая настоящая баталия. Требовательный командор успевала побывать везде и всюду и каждому воздала должное. Вопросы и приказы сыпались на головы мастеровых, как стрелы на солдат средь сражения: «Почему приостановили возведения фундамента?», «Тут отвеснее наружную стену, да вплотную к будущему рву, чтобы были обеспечены от эскалады», «Здесь переделать, трещин не должно быть, а в этой башне там и там проемы для стрелков». Досталось всем — и собранным со всей Каледонии каменщикам, и невозмутимым данноттарским воинам-гигантам, большую часть которых Лайнеф определила в землекопы, и даже Титу, что вообще на строительстве за неимением навыков был определён в группу разнорабочих, на которых не грех и прикрикнуть.

«Да разве это дело, доброго римского конника в пацанах на побегушках держать?!» — возмущался он, но стоически терпел все притеснения, ибо воле командора не посмел бы ни в жизнь перечить.

Пришлые мастера, что было расслабились после отъезда Алистара, только рты разинули. Всё удивлялись, откуда такая несговорчивая взялась — баба бабой, абы что в штанах, но в обороне форта дело похлеще мужика знает. Тогда-то Тит и смекнул, как увильнуть от работы. Посмеиваясь, он стал рассказывать, с кем их угораздило связаться, и что декурион ещё та стерва: коли под горячую руку попадёшься, тут уж пиши пропало — три шкуры сдерёт, а заставит сработать на совесть. Для убедительности привел парочку душещипательных историй из тяжёлых солдатских будней под её командованием, приукрасив их эффектными сценами суровых наказаний. В результате эффект получился с двойной пользой — строители и работу выполняли сноровистее, и ему, разнорабочему, послабление шло от мастеровых. Сработано чётко.

Легионер грузно плюхнулся на бревенчатую лавку. Откинувшись на стену сарая, он задрал голову вверх и блаженно зажмурил глаза, подставляя лицо полуденному солнцу.

— Жрать охота, брюхо к хребту липнет, — надеясь на сочувствие сидящего Кезона, пробормотал он.

Старый вояка, хитро прищурившись, взглянул на бывшего сослуживца: