Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 72

Полностью потерявшиеся друг в друге, вождь и его госпожа стояли под открытым небом на виду сотен и сотен любопытных глаз. Ветер трепал их волосы и одежды, а пожухлая осенняя трава приглушала топот лошадей приближающихся всадников. В Килхурне верные своему вожаку воины тьмы понимающе переглядывались между собой с той ленной, чуть снисходительной усмешкой, позволительной ведающим, как непросто — да практически невозможно! — демону обрести истинную самку. Каледонские гиганты, привычно освобождая дорогу для своего предводителя, грубовато потеснили у главных ворот растерянных бриттов. Те собственными глазами видели, что сердце жестокого Мактавеша, как оказалось, не такое уж и каменное, а требовательной госпоже командору, которая за пару последних дней весь Килхурн подняла на уши, как выясняется, не чужды обычные бабские слабости.

— Смотри, Кезон! Смотри же, там наша божественная госпожа Иллиам и Квинт! — воскликнул обрадованный Тит, указывая пальцем на наездников. — Нашёлся, сукин сын!

— Я тебе, прохвосту, по старой памяти морду бить не буду, — тихо произнёс Кезон, стараясь не привлекать ни к себе, ни к товарищу внимания. Он сам только сейчас обратил внимание, что на радостях прихватил за талию Кэйтрайону, и диво, что она не воспротивилась римскому солдат. — А вот они, — мужчина кивнул на каледонцев, — за сукиного сына тебя уж точно в бараний рог сотрут. Да и госпожа Иллиам уж, почитай, не наша, а господина Кемпбелла. Ты знаешь, братец, пора завязывать со старыми привычками, а то, гляди, до старости не доживёшь.

— Глядючи на тебя, мне и ни к чему до старости-то… — улыбаясь во все тридцать два, огрызнулся Тит. — А Квинт не даст в обиду доброго друга.

— Хорошо, кабы так. Он теперь, считай, что твой сюзерен, приятель. Не каждый, возвысившись, помнит, с кем хлеб в дорожном шатре делил, — неуверенно вздохнул Кезон и, уже обращаясь к прислужникам и кухаркам Килхурна, деловито произнёс:

— Ну, что застыли? Пора за работу приниматься. Снедь себя не приготовит, а господа трапезничать пожелают.

Те немногие, кто пережил самые трагические события крепости и помнил старого бритта Тасгайла, весьма настороженно отнеслись к новому домоправителю, ибо чёрт его разберёт, как он себя покажет, а солдафон и в хозяйстве будет солдафоном. Однако, дни летели за днями, а Кезон, несмотря на римские корни, в своём новом амплуа оказался довольно рассудительным, дотошным до мелочей и требовательным распорядителем. При нём не забалуешь, но и три шкуры не драл. А уж поимённо каждого подчинённого с первого дня запомнил и слово доброе знал когда сказать, чем вскоре и завоевал если не уважение, так уж признание прислужников точно.

Самому Кезону нравилась отведённая ему роль. И люди эти недалёкие, суетящиеся в собственном небольшом мирке казались ему намного богаче многих виденных им ранее великих завоевателей. Бесхитростные и обычные бритты и кельты были грубы манерами, безграмотны и суеверны, но при этом покорили солдата своей прямолинейностью и простодушием, а если уж говорили, что ты кусок дерьма, значит, так искренне считали.

Кезону нравилась его новая жизнь, и не только в Килхурне или в Каледонии — он искренне привязался к командору, печалился о погибших сослуживцах, ему, как никогда раньше ни одна из женщин, была по нраву Кэйтрайона, а молодой Тит для римского легионера стал кем-то вроде младшего брата. Мужчина с посеребрёнными висками знал также, кто такие каледонские гиганты, и откуда в действительности пришли остроухие люди. Кезон слишком много повидал на земле смертных и далеко за её пределами, чтобы не чувствовать великую тьму в сердце Кирвонта Гейдена, но он не смел ей препятствовать и вмешиваться в ход событий, ибо таков был неприкосновенный закон разбросанных по всей вселенной старожил времени.

Глава 21. ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?

«Нет, Мактавеш, не смей! Отмени своё решение! Нет…» — кричали её глаза, когда губы были сомкнуты. Лайнеф не двигалась, не шевелилась, словно обратилась в соляной столб. Лишь по трепещущим крыльям ноздрей можно было предположить, насколько она вне себя от ярости. Но глаза! Эти огромные бархатные глаза! Никакие другие не смогли бы одновременно выразить и мольбу, уничижительно обращённую к сильнейшему, и просьбу об одолжении, небрежностью своей подразумевающую несомненность её исполнения равного по положению, и в тоже время самоуверенное противостояние ничтожному тирану. Но вместе со всей этой какофонией протеста и моления в глазах Лайнеф, как бы ни было это невероятным, вождь демонов прочёл понимание, почему он обязан поступить именно так.

Принцесса едва сдерживалась, чтобы не сорваться и не уподобиться Алистару, бесполезно противоборствующему скрутившим его демонам. Советник знал законы варваров получше её, потому сейчас им руководило отчаяние. Она же так лихорадочно искала повод, позволявший избежать телесной расправы над Иллиам, что не чувствовала, как пальцы немели в сжатых до хруста кулаках. Принцесса непременно воспользовалась бы малейшим, пусть самым паршивым шансом, только, — дьявол. дьявол! дьявол!.. — она не находила его.

Происходящее становилось настоящим кошмаром. Казалось бы, всё те же лица, тот же день и час, совсем недавно на глазах свидетелей Φиен целовал её и признавался, что дьявольски голоден, сменились лишь декорации, однако Лайнеф с ужасом осознавала, что мир сошёл с ума.

Поначалу всё шло, как и должно было быть. Соблюдая традиции, воины клана отдали дань почтения вожаку. Тот благосклонно обозрел свою далеко не мирную паству и, наконец, представил сидящего на коне сына. Диковинное сходство Квинта с отцом поразило даже самых недоверчивых и сомневающихся. После столетней безпеременности в стае, постоянства и будущего без потомков услышать о чуде — одно дело. Но видеть его в облике молодого демона воочию, прикоснуться к нему настоящему, ощутить, как оно всеобще будоражит дьявольскую кровь в проклятых венах, даруя убеждённость, что они — в пекло сомнения! — не конченое племя, и на последнем павшем воине не прервётся их богами забытый род беглецов — к такому обретению себя и собственного будущего пламенные сердцем гиганты не могли оставаться безучастными. Воины тьмы разразились ликующим рёвом. Таким мощным, что вздрогнула, завибрировала под ногами многострадальная земля Килхурна. Свист и многоголосые восклицания, по-солдатски грубые шуточки — куда же без них? — затопили форт оживлённым сумбуром. Так бурно, лавинообразно, но естественно для огненной своей сути каледонские варвары встречали единственного, кто собственным рождением вопреки законам природы распалил демоническую стаю.

Воины тьмы единодушно признали Квинта Гейдена. Демэльф больше не безродный бастард. Он законный потомок полководца армии тёмных. Большего Лайнеф и не желала. Ему еще предстоит проявить себя, самому пройти путь становления в стае, и тут она ему не помощник. По делам и поступкам демоны одарят его доверием и проникнутся уважением, либо, в противовес, разочарованием и даже враждебностью.

Квинт, этот несносный, вымотавший Лайнеф всю душу мальчишка, даже не взглянул на мать. Она не настаивала, предпочла отложить разговор на потом, когда они будут наедине. Она не станет искать его внимания, тем более при подданных и подчинённых. Легионер оставался безучастным к происходящему, будто и не был в центре всеобщего интереса. Предпочитая рассматривать серые стены Килхурна, он находил в них намного больше для себя любопытного, нежели в тех, с кем ему предстоит вместе сосуществовать. Время от времени он кидал задумчивый взор на отца, пару раз растерянно улыбнулся стоящему поодаль Титу, наконец спустился с коня, визуально уравняв себя с демонами, и направился прямиком к конюшне, чем обескуражил гигантов.

— По девке страдает, — предположил кто-то из воинов.

— Ничего, отойдет, — ответил иной.

Лайнеф же досадовала на сына: «Не лучшее начало. Так же вёл себя и его дед, выказывая пренебрежение неугодным». Какую бы вину перед демэльфом она не испытывала, хотелось подойти и встряхнуть его хорошенько. Паршиво, что это не возымело бы никакого действия. Квинт прав, служба окончена, и как командор она потеряла над ним власть, а как мать… Эльфийке оставалось лишь надеяться, что не знавшие её залихватски дерзкого сына демоны рассудят, парень не в себе из-за кончины смертной девушки. Тем же Лайнеф обманчиво успокаивала и себя.