Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 87

— Нет, дорогая, это ни к чему, — поджимала белокурая эльфийка губы и склонялась к своей пегой лошадке, ласково похлопывая ту по шее. — Мы всё уже обсудили с Алистаром.

Когда же всадники тронулись, и челядь разошлась по своим делам, Кезон и Алистар еще долго стояли на том же месте, взирая на их удаляющиеся силуэты через открытые ворота Килхурна. Наконец господин ушёл, и старый легионер остался в одиночестве.

«Да, — думал он, — вот дела! Как всё обернулось-то чудно. Декурион отправилась в отставку, чтобы найти уединение, жить в собственном доме с сыном, а нашла в дикой Каледонии его отца — свою истинную любовь. Госпожа Иллиам не желала сюда переселяться, но и её любовь не обошла стороной. Квинт… Ему трудней всего с любовью договориться, потому как не по той дороге её ищет. Да и не ищет вовсе — бежит от раны горькой, утешаясь тем, во что верит. Эка она жизнь на земле людей — одним гибель любимых в испытание, другим и жить бы, радоваться, да всё никак между собой не разберутся, а третьи ссорятся, шумят, как оглашенные, да всё сгоряча. Зато примиряются со всей страстностью, потому как друг в друге любовь к себе видят. Чудно тут всё… Так что же такое любовь? Во благо или в испытание? Видать, каждому свой жребий с ней выпадает. Одно ясно, субстанция эта — штука интересная и требовательная. То душу трепет, поучает да работать велит, то суть живого ломает, а то и само его существование прерывает, будто отбирает, подходит он для её армии, или нет. Эх, любопытно-то как всё, жизненно… — Кезон улыбнулся в посеребрённые усы и дал отмашку стражникам запирать двери. — Куда ж там моя рыжеволосая направилась?»

Глава 22. НЕШУТОЧНЫЕ ИГРЫ

Это было необычное и трудное для всех время. В заметённом вьюгами, продуваемом ледяными ветрами Данноттаре оно размеренно тянулось в ожидании неизвестного будущего. Быстро угасающие дни сопровождались звоном скрещенных на ристалище мечей и ударами кузнечного молота, отбивающего свой ритм на наковальне, гомоном и выкриками суетливо снующих людей и смехом резвящейся на дворе детворы. На смену им приходили долгие, морозные ночи. Они проходили в шумных пирах, изобилующих разнообразными яствами, громком хохоте и сладко певучих каледонских балладами, повергающих данноттарцев в глубокую задумчивость. Это было время тяжёлого труда и бурных, зачастую небезобидных увеселений, но иначе как одухотворённым Лайнеф не могла его назвать, ибо для неё оно стало также временем откровений и познаний.

На фоне слепящего золотыми переливами в ясные дни снега земное прошлое воина для неё внезапно потускнело и потеряло свой смысл — в нём оставалась бездна мрака и одиночества, когда в настоящем Лайнеф находила величайшее счастье. Потому со всей своей горячностью и неутомимостью в полной мере жадно наслаждалась этой последней, как она полагала, для неё зимой.

О, да! Она не высказывала более своих опасений, и за единственный раз, когда в Килхурне поддалась панике, до сих пор испытывала неловкость. Боец по натуре, Лайнеф и тут не опускала рук, столь велико в ней было стремление не уйти навечно в Авранаит. Вместе с Иллиам, которая везде и всюду теперь сопровождала свою госпожу, они перевернули всю библиотеку Алистара, не оставив без внимание даже свежие свитки, но, к собственному разочарованию, так и не смогли приблизиться к разгадке выживания женщины-эльфийки, зачавшей от демона. К удивлению принцессы, её советник оказалась намного обстоятельней, чем можно было предположить — каким-то чудом Иллиам умудрилась сохранить свои короткие заметки о том времени, когда принцесса носила во чреве Квинта. Там было досконально и чётко всё изложено, именно в рамках деловой бесстрастности эльфов, но той информации оказалось немыслимо мало. Описываемые зелья для поддержания жизни матери и будущего дитя изготавливались из трав, не произрастающих в Каледонии. Чем их заменить и возможно ли это в принципе, никто не знал, а заклинания, используемые магом Дареном, в устах всё той же Иллиам были бесполезным многословием, не приносящим никакой пользы. Боги не слышали обращённых к ним молитв.

— Дорогая, — ёжась от холода, обнимала она себя за плечи, отводя в сторону виноватый взгляд, — я неустанно корю себя за то, что отдала в лапы проклятых священную Miriоn ist. Будь она здесь, то открыла бы тайну, как спастись. Кто бы мог подумать, что так случится. Помыслить не могла, что ты вновь понесёшь от инкуба. Я хотела уберечь тебя от беды, а выходит, сама погубила.

— Ты видишь меня, Илли?

— Разумеется. Что за вопрос?

— Раз видишь, значит, я ещё здесь, живая и стою на своих ногах. Пока дитя меня не убило, — отмахивалась от своего телохранителя Лайнеф. — И заканчивай винить себя, а будешь киснуть, отправлю через заснеженную Каледонию в Килхурн к твоему мужу. Всё одно, два сапога — пара.

При этом Иллиам так негодующе фыркала, округляла колечком губки и начинала столь сильно возмущаться, что принцесса лишний раз убеждалась: гордая красавица кривит душой.

— Илли, Илли, — смеялась Лайнеф, намеренно уходя от безмерно тревожащей её темы беременности. — Напишу-ка я письмо советнику Кемпбеллу. Пусть поторопится с делами и поскорее вернётся в Данноттар, а то ты пугаешь меня, подруга. Вон уже и на смертных бросаешься, норовя выцарапать глаза.

Угроза действовала моментально — сконфуженная эльфийка быстренько прекращала заниматься самобичеванием и под предлогом поиска несуществующих древних свитков отделывалась от своей госпожи, оставаясь в одиночестве в библиотечном зале. Лайнеф с облегчением соглашалась уйти. Украдкой поглядывая на приготовленную для изучения стопку скучнейших хозяйственных книг, написанных рукой Алистара, она видела, что на самом деле подруга глубоко переживает разрыв с мужем, пусть и не признаётся в этом.

Но упомянутый Лайнеф случай месяц назад имел место быть. Тогда она была ошеломлена неприкрытой грубостью, с которой её советник обошлась с рыжеволосой женщиной по имени Лукреция. Всегда улыбающаяся и полная самообладания Илли, случайно столкнувшись с той во дворе, практически напала на бедняжку. Причины этого весьма быстро разъяснились.

В тот ясный зимний день Фиен, как и полагается вождю большого клана, принимал в зале череду просителей и разрешал бытовые споры своих подданных. Лайнеф, как и положено первой госпоже, сидела по правую руку от него. Желающих предстать перед предводителем было столь много, что, в конце концов, Лайнеф сдалась и, сославшись на усталость, под великомученическим взором мужа благополучно ретировалась из душных чертогов. Правда, это был бы не её деспотичный тиран, если бы не затребовал щедрую компенсацию с неё уже ночью. Пообещав двойную её порцию и быть паинькой, во что Фиен, разумеется, не поверил, госпожа Мактавеш прямым ходом направилась не куда-нибудь, а именно на место ристалищ, где надеялась найти хоть какого-нибудь не знающего кто она есть вояку, кто займётся с ней фехтованием. Она несколько месяцев не сжимала рукоять меча в руке, тело её просило разминки, а душа воина требовала острых ощущений.

Но Данноттар, казалось, не слышал её. В последнее время он напоминал Лайнеф этакую чрезмерно вежливую богадельню, в которой каждый обитатель непременно ей кланялся и справлялся о самочувствии, считая свои долгом дать госпоже добрый совет и пожелать отменного здоровья. Даже демоны… Демоны, чёрт их возьми, отказывались поднимать на неё меч! А ей это было нужно. Ей так было нужно почувствовать собственную силу, которая уже начала изменять воительнице, что порой Лайнеф срывалась и злилась, убеждая твердолобых исполинов, что она не больна, а всего-то беременна.

Принцесса уверенно шла на площадь для состязаний, полная решимости добиться своего, но каково же было её разочарование, когда за спиной материализовалась Иллиам.

— Как я понимаю, просить тебя уйти бесполезно? — на ходу спросила Лайнеф.

Иллиам лучезарно улыбнулась:

— Ну, моя госпожа, ты можешь, конечно, попробовать…