Там, где ты (ЛП) - Трамбл Дж. Х.. Страница 17
Смотрю на его руку, сжимающую мою ладонь, и отчаянно хочу перевернуть её и почувствовать, как наши ладони соприкасаются, как переплетаются наши пальцы. Силой заставляю себя сдержаться.
— Он не любит меня, — говорю я и поднимаю взгляд, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Ты уверен в этом?
— Он не выносит меня. Иногда мне кажется, что это потому, что у меня есть возможность стать тем, кем он уже никогда не будет. Не знаю. Самое странное, что он хотел быть врачом не больше, чем я. Но в семействе Уэстфоллов, если ты не врач, то ты никто. Они винят мою маму в том, что она забеременела, но это просто глупо. Мама бросила школу — ещё один грех Уэстфоллов, — нашла работу и содержала нас, пока отец игрался в студента. Конвульсии у отца начались на последнем году учёбы в медицинской школе, которую, кстати, он так и не закончил. Он даже никогда не работал. Но знаете, что говорят его сёстры о нём в разговоре с людьми или во время знакомства? Что он — врач. Этот статус для них и для него значит всё. А я... ничто.
Эндрю убирает руку, снова подпирает подбородок кулаком и пристально на меня смотрит. С моей руки как будто содрали кожу и в груди цветком распускается боль. Между нами повисает молчание, как будто он усиленно решает в голове какую-то задачу, а я жду его ответ. Потом Эндрю спрашивает:
— Ты знаешь, что такое теория хаоса?
— Да. Эффект бабочки15.
— Математика беспорядка, — говорит он. — Крошечные расхождения в начальных условиях: взмах крыльев бабочки, отличие на полградуса в температуре, бутылка, которую подержали в руке чуть дольше, воспаление уха, которое заметили на день или два позже — любое мельчайшее отличие может привести в последствии к совершенно другому результату. Вся трилогия фильма «Назад в будущее» построена на этой концепции. — Он пожимает плечами. — Кто знает, какие мелочи сделали твоего отца таким. Возможно, то, что он вынес из своего жизненного опыта, лишило его уверенности в себе и не позволило ему стать независимым, настоящим взрослым человеком и любящим отцом. Я не знаю. Но важно то, что ты тоже этого не знаешь. И, возможно, никогда не узнаешь. Не вини себя за чувства, с которыми нельзя ничего поделать, потому что отец не смог стать отцом.
***
Немного позже мистер Мак предлагает сопроводить меня домой и выдает предупреждение чисто по-учительски:
— Никакого обмена сообщениями на дороге, хорошо?
Но я больше не думаю о нём, как об учителе. Я думаю о нём, как о друге.
Эндрю
Скажи прохожему, что он прекрасен.
Перестань слушать Адама Ламберта, мой друг, иначе ты ослепнешь.
Ха-ха. Ловкий приём. Эндрю, спасибо! За то, что встретились со мной, за то, что выслушали.
Рад, что смог помочь.
Нажимаю кнопку «Отправить» и чувствую разливающееся внутри тепло.
Учителя, зная, что их ученики хорошо обучены, что они справились с предметами, предусмотренными государственными стандартами, чувствуют глубокую удовлетворенность, но не это заставляет их снова и снова возвращаться в классную комнату.
То, что их тянет обратно сложно описать численно, скорее качественно. Их тянет обратно понимание, что они действительно затронули чью-то душу, что принесли пользу. И это понимание перевешивает всё остальное: проверку контрольных на выходных, которые лучше бы провести с семьёй, зарплату (в среднем) ниже двадцати пяти тысячи долларов в год, которой недостаточно, чтобы покрыть основные нужды среднего класса.
Вспоминаю Роберта, который смотрит в фонтан и признаётся в том, в чём ни один ребёнок не должен признаваться. Я видел такую откровенную честность только однажды. Когда Майя мне сказала, что не может больше притворяться, что мы — муж и жена. Когда рассказывала, каково ей было каждую ночь, когда я уходил в свою комнату и закрывал за собой дверь. Мы думали, что у нас всё получится. Ради Кики. Но у нас ничего не вышло. И у меня не было ни малейшего представления о том, как себя чувствует моя лучшая подруга и мать моей маленькой дочери. Я съехал на следующий же день, и Майя начала строить свою жизнь без меня.
Не знаю, помогло ли Роберту моё упоминание о теории хаоса. В тот момент всё было как-то спонтанно. Не уверен. Может, ему просто нужно было, чтобы я был рядом и помог избавиться от накопившегося внутри, чтобы сказал ему, что не стоит нести это бремя в одиночку.
АК-Дональдс. Биг МАК.
Не сыпь мне соль на рану, умник.
Ай! Вы говорите, я смотрю! Да мне плевать на твоё мнение.
Отлично. Эминем, да?
Глава
8
Эндрю
— Чёрт! Вы отлично выглядите.
Сегодня понедельник. После каникул прошла уже неделя. Я поднимаю глаза, вижу в дверном проёме Роберта и морщусь.
— В этом старье? — говорю я, хватаясь за лацкан своего пиджака. — У меня ощущение, что я застрял в одной из сцен из «Уолл-Стрит».
Роберт держит в руках поднос из кафетерия с двумя кусками пиццы и бутылкой спортивного напитка Powerade.
— Входи. Не обедаешь сегодня в кафетерии? — ослабляю немного узел на галстуке.
— Можно я с вами пообедаю?
— Конечно, — освобождаю место на углу рабочего стола, и Роберт ставит туда свой поднос.
— Разве у учителей нет чего-то на подобии комнаты для отдыха, где можно поесть?
Я улыбаюсь в ответ. На самом деле я рад, что Роберт заглянул ко мне. На уроке сложно понять, как у него дела. А в его сообщениях, даже шутливых, иногда чувствуется какой-то подтекст, что-то мрачное. Но сегодня он выглядит хорошо, расслабленно.
— Так, к чему этот костюм?
— Подаю заявку на программу профподготовки для администраторов. Сегодня утром у меня было собеседование с надзирательным советом.
— А-а. Теперь понятно, почему вас не было, когда я заходил. Что на обед?
Он заходил? Я перевариваю услышанное, пока разламываю сэндвич и протягиваю часть ему.
— Ого! С арахисовым маслом. А я думал, что это была шутка. — Он смотрит на кусок сэндвича с мнимым отвращением, а потом засовывает его в рот. — Вы всегда едите за рабочим столом? — спрашивает Роберт, открывая банку Powerade.
— Это экономит полчаса на выставлении оценок и мне не нужно заниматься этим дома.
— Как я справился с контрольными вопросами в пятницу? — спрашивает он и тянется через стол, пытаясь заглянуть в экран моего компьютера.
— У-у-у, — мычу я, отворачивая от него экран в другую сторону. — Подождёшь шестого урока, как и все остальные «члены банды».
Роберт закидывает ногу на колено другой, и я замечаю, что чёрные кроссовки он носит с чёрными короткими носками. Чёрный цвет хорошо контрастирует с голыми лодыжками.
— Несколько минут назад я видел твоего бойфренда.
— Ника?
— Хор-хе.
— А-а-а, — он смеётся. — Вы и об этом знаете.
— Это место — рассадник сплетен, мой друг. Помни об этом. Как долго вы встречаетесь?
Когда Роберт делает вид, что не услышал вопрос, и переходит сразу к моему замечанию, становится понятно, что он не хочет говорить о Нике.
— Учителя что, правда, сплетничают?
Я чуть не прыснул.«Учителя, правда, сплетничают?» Ну, это очень мягко сказано!
— Простите за неожиданность с этим AfterElton. Я просто подумал, что вы должны знать. И чтобы вы ничего плохого не подумали, — продолжает он быстро, — одна из девочек нашла вас в Твиттере, и теперь вы, вроде, как в моде.
В моде. Супер.
— То есть, ты хочешь сказать, что ты не один из тех сумасшедших детей-сталкеров?
Он смеётся:
— Я? Нет.
Сдерживаюсь, стараясь не показать своего разочарования.
— В любом случае, — продолжает он, — думаю, что почти все знают, в каком магазине вы делаете покупки.
Я замираю.
— Не все, — говорю я, не вполне уверенный, что это правда. По крайней мере, я надеюсь, что это неправда. Собственно, ничего особенного, но моя личная жизнь — это моя жизнь. И я предпочитаю такой её и оставить. Слишком много открытой личной информации определённо плохо для учителей. В этом году у нас уже было нудное разбирательство по поводу социальных сетей и нашей безупречности. И я строго слежу, чтобы мои посты в Фейсбуке и Твиттере были такими же обыденными, как бутерброд с маслом. Хотя со мной ещё не случалось, чтобы люди или каналы, на которые я подписан, смогли открыть мой маленький ларец с секретами и вывалить его содержимое на всеобщее обозрение. Я клянусь себе, что сегодня же вечером отредактирую свои аккаунты.