Импульс (СИ) - "Inside". Страница 71

Кларк скрывается в ванной, оставляя за собой горький след — Serge Noire, хинин и полынь, язык разъедает медленным ядом, во рту привкус жженого кофе.

Она не говорила Эмили о планах на вечер.

Она вообще за весь день ничего толком и не сказала, даже утром, а Эмили слишком спешила на работу, чтобы о чем-то спрашивать.

Очередной немой вопрос.

Так и стоит в дверях, теребя в руках нелепый цветной шарф, чувствуя, как в груди гулко бьется сердце.

— Лорейн?..

Решается. Имя царапает язык, обжигает рот. Наверное, так курят в первый раз. Нервный вдох — кашляющий выдох.

Кларк появляется через секунду, на ходу застегивая платье — три пуговки спереди, черный бархат, серебристое кружево на плечах.

Она другая. Такая, как три недели назад, когда пришла в свой кабинет и заставила Эмили врасти в пол от одного своего вида: холодная, недоступная. Смотрит из-под своих накрашенных, подкрученных ресниц, глаза-пепел, топленое серебро, помада лиловая, идеально вычерченная, словно заново рисовала себе губы.

Не бывает таких женщин — рожденных на каблуках, созданных для коротких платьев, носящих элегантное пальто словно мантию; не бывает таких женщин — еще несколько дней назад сломанных и разбитых, а сегодня замазавших синяки тональным кремом, припудривших их от посторонних глаз.

Эмили едва касается кончиками пальцев ее локтя, когда Кларк сразу же отдергивает руку.

— Иди домой, Джонсон. У меня встреча.

Не пойдет. Ни за что на свете не покинет это место, волком у дверей ляжет, верным псом, скулить будет тихонечко, надрывно, но про себя, чтобы Кларк не услышала.

А ей все равно — выходит, не закрывая дверь, будто совсем не боясь, что кто-то проникнет в дом. Эмили же здесь. Знает, что не уйдет, будет ждать до конца.

Сама виновата.

Нельзя было грубить бывшему мужу своей…

Своей.

Мосс, конечно, пожаловался, и Кларк побежала его утешать; другого объяснения подобному поведению просто нет.

Эмили впервые остается одна в квартире.

Сейчас здесь все в ее распоряжении — от кухни до кровати, можно до порванных легких вжиматься носом в подушку, вдыхая прогорклый запах, или варить кофе сразу из пяти капсул вместо двух.

Как там говорят — любопытство сгубило кошку?..

Эмили и так знает, что во встроенном зеркальном шкафу у Кларк висят рубашки и блузки всех оттенков и фасонов, на полках разложены футболки и джинсы, в ящике для нижнего белья идеально выложенными рядами хранятся кружевные комплекты; в громоздких секционных чехлах развешаны вечерние платья.

И, конечно, в нижних секциях расставлены туфли — от высоченных платформ до черных лодочек, среди которых есть три одинаковые пары, ласково называемые Лорейн «жестянками» — их подъем настолько крутой, что ноги начинают болеть уже спустя пару часов.

Но чего не сделаешь ради красоты?

На туалетном столике только флакон духов, в двух крошечных ящиках — косметика и предметы личной гигиены. Эмили как-то искала Кларк пинцет и умудрилась все рассмотреть.

Тайн в квартире Кларк для нее не осталось — да и были ли они? Что из вещей может скрывать такая, как Лорейн? Секс-игрушки? Набор для БДСМ под кроватью?

Под кроватью.

Она еще вернется к этому моменту — память вырезает детали, оставляя цветные полароиды вместо событий, но сейчас — именно сейчас — Эмили наскоро снимает верхнюю одежду, стаскивает ботинки и, подойдя к заправленной кровати, опускается на колени.

Адреналин гонит кровь так быстро, что сердце стучит в висках. Мама говорила: за такое ты попадешь в ад, за подобное вмешательство в чью-то жизнь, за свое любопытство, за то, что не можешь ничего контролировать, держать в себе. Вот только Ад не кажется Эмили чем-то страшным, в нем нет котлов и чертей, только стерильный запах больницы и сирены скорой.

Или пустая квартира в сотню квадратов, где маленькая любопытная девочка вытягивает руку вперед, безуспешно шарит под кроватью, чертыхается. Но, уже почти сдавшись, обхватывает пальцами тяжелый плотный картон.

Чихнув, Эмили вытаскивает посеревшую от пыли коробку.

Сопротивляться внутреннему голосу, кричащему, что нужно задвинуть ее обратно и не возвращаться к этому больше, бесполезно.

Она открывает крышку.

И разочарованно вздыхает: ничего, кроме бумаг, конвертов, нескольких крафтовых пакетов и куска органзы, в котором что-то поблескивает.

На что она надеялась, собственно? На альбом с детскими фото? На непрочитанные, неотправленные, нераспечатанные письма? На что-то интимное?

Какие-то имена мелькают перед глазами — Кларисса, Магда, Диана, но взгляд ни за что не цепляется. Скорее всего перед ней карты каких-то пациентов, которые Кларк забыла отправить в архив, а, может, анонимные анализы под вымышленными именами. Эмили не вчитывается.

Больше в коробке ничего нет, а копаться в бумагах медсестра не решается. Азарт

спадает, адреналин пузырьками воздуха распадается в крови, и маленький детектив

внутри нее возвращается в свой запертый железный ящик.

Уже закрывая коробку, Эмили обращает внимание на черный футляр. В отличие от

остальных вещей, он не выглядит старым, и пальцы сами развязывают завязки,

вытряхивая содержимое.

Спустя секунду на ее ладони оказывается небольшой моток бечевки в странных

ржавых следах и металлический прямоугольник.

Нет. Она не будет этого делать.

Она не такая. Она правильная.

На этой флешке может быть все что угодно. Может быть, там домашний видеоархив. Может, просто фотографии. Может, что-то гораздо хуже.

…Один-единственный видеофайл занимает почти двадцать шесть минут.

Огоньки. Первое, что бросается в глаза, — тысячи лампочек, мерцающих вокруг. Ими оплетены деревья, спинки стульев, ограждение террасы. Крошечные вспышки-светлячки заполняют кадр, взрываются, рассыпаются звездами.

Теряются в ее платье.

Белоснежном, летящем, похожем на поток воды — шифоновый подол с небольшим шлейфом, крошечная серебряная цепочка по линии талии, строгий лиф с выточками на груди, кружево на плечах и — кто-то мог ожидать другого? — открытая спина.

Камера меняет ракурс.

Сердце падает вниз.

Волосы до плеч, прямые, русые, совсем не такие, как сейчас; алые губы, тонкие стрелки, россыпь веснушек; смеется, прикрывая рот ладонью, тычется в плечо стоящему рядом мужчине в смокинге, поправляет бабочку, целует в щеку, оказывается в объятиях быстрее, чем камера меняет положение, показывая вид сверху.

Это действительно терраса ресторана-площадки Королевского парка в Белгравии, небольшое пространство со столиками и танцполом, украшенное гирляндами. Небо темно-синее, глубокое, темное, значит, уже вечер и основная церемония позади.

Людей не так уж и много — почти всех можно узнать, разглядеть. Камера плавно скользит по каждому гостю: вечно красноволосый Гилмор приобнимает Сару в кремовом платье; Кемп произносит тост по бумажке, смеется, рвет ее на клочки, подбрасывает в воздух; остальные тоже знакомые лица — кто-то из неврологии, кто-то из общего блока.

В небе взрываются салюты.

Мужчина в синем костюме что-то произносит — и Лорейн плачет, пытается не размазать тушь, но получается плохо. А потом появляется звук, и Эмили слышит обрывки фраз: про счастье, достойных людей и гордость за них обоих.

Профессора Рэя не узнать: он выглядит сильно моложе своих лет, улыбается, поднимает бокал с остальными, пытается поймать Лори взглядом, но это и не нужно — она уже рядом, обнимает его, почти повисает на шее, благодарит; слышатся хлопки, звон бокалов, радостные крики.

Меняется атмосфера, изображение сменяется другим, и горечь во рту усиливается.

Они танцуют, прижавшись друг к другу, и платье Кларк на секунду замирает в воздухе, прежде чем снова коснуться деревянного пола. Каблуки стучат, серебристая цепочка на талии ловит отблески, превращает их в живые огоньки; растрепанные волосы без фаты похожи на темное золото.

Это похоже на все стили одновременно — кружатся, ловят руки друг друга, вжимаются, а потом снова расходятся; улыбаются друг другу, смеются, даже переговариваются.